Время и пространство в рассказе Е. Замятина «Наводнение» (Т.В. Иванова)
Упоминания Васильевского острова
Т. В. Иванова: «Кругом Васильевского Острова далеким морем лежал мир: там была война, потом революция. А в котельной Трофима Ивановича котел гудел все так же» [Иванова 1994, с. 49].
Эти первые фразы рассказа «Наводнение» сразу погружают читателя в огромность мира и масштабность происходящих в нем событий в начале XX столетия, которые, казалось бы, не могут не затронуть отдельного человека. Позволяет обозначить хронологическое время действия точное указание на происходящее во времени, например, упоминается 1918-й год или расстрел Колчака (А.В. Колчак расстрелян 1 февраля 1920 г.), помимо обобщенных временных обозначений (война, революция).
Эти первые фразы рассказа «Наводнение» сразу погружают читателя в огромность мира и масштабность происходящих в нем событий в начале XX столетия, которые, казалось бы, не могут не затронуть отдельного человека. Позволяет обозначить хронологическое время действия точное указание на происходящее во времени, например, упоминается 1918-й год или расстрел Колчака (А.В. Колчак расстрелян 1 февраля 1920 г.), помимо обобщенных временных обозначений (война, революция).
Метафорический смысл заглавия ощущается в самом начале. Как будто всплывший Васильевский Остров уподобляется кораблю в этой бушующей стихии войн, революций и в сочетании с заглавием рассказа отсылает читательское восприятие к излюбленному мотиву русской литературы при характеристике Петербурга, восходящей еще к пушкинской традиции: «И всплыл Петрополь, как тритон, по пояс в воду погружен».
Характер заглавия рассказа «Наводнение» определяется способом его развертывания. Заданный заглавием произведения образ наводнения возникает в завязке и проходит, развиваясь, все стадии сюжета. Сквозной образ наводнения многоплановый и содержит то символическое обобщение, которое ассоциируется с библейско-мифологическими представлениями о творении мира: в нем слиты библейский мир, мир Петербурга и мир конкретного человека. Описание наводнения в рассказе чем-то отдаленно напоминает библейскую легенду, когда «разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные растворились» (Быт 6: 2). Сравним у Замятина: «Нева через край пошла, открытая фортка в первом этаже, которую покачивает водой; взвывшая в голос Пелагея: «Пропали мы… Господи, пропали!» [Иванова 1994, с. 287].
Тот факт, что события происходят на острове не случаен и свидетельствует о стремлении художника избрать местом действия часть города, наиболее подвергающуюся стихии воды. Художественное пространство рассказа при всей точной и четкой локальности тяготеет вместе с тем к универсальности и ведет к апокалиптическим картинам, когда, как высказал поэт, «всё зримое опять покроют воды», но останется островок, где выживут люди. Вода — стихия петербургского наводнения, погубившего «страсть», «тыщи» народа.
Тот факт, что события происходят на острове не случаен и свидетельствует о стремлении художника избрать местом действия часть города, наиболее подвергающуюся стихии воды. Художественное пространство рассказа при всей точной и четкой локальности тяготеет вместе с тем к универсальности и ведет к апокалиптическим картинам, когда, как высказал поэт, «всё зримое опять покроют воды», но останется островок, где выживут люди. Вода — стихия петербургского наводнения, погубившего «страсть», «тыщи» народа.
Е.И. Замятин «Десятиминутная драма» в трамвае на Васильевском острове
«Трамвай No 4, с двумя желтыми глазами, несся сквозь холод, ветер, тьму вдоль замерзшей Невы.
Действие открылось возгласом кондуктора:
— Благовещенская площадь, — по-новому площадь Труда!
Этот возглас был прологом к драме, в нем уже были налицо необходимые данные для трагического конфликта: с одной стороны — труд, с другой стороны — нетрудовой элемент в виде архангела Гавриила, явившегося деве Марии.
<...>
Он нетерпеливо бил в пол лакированным копытом ботинка; ему надо вовремя, точно попасть на Васильевский остров к полудеве Марии (Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы), а кондуктор все еще задерживал на остановке вагон и не давал звонка.
<...>
Молодой человек покраснел, рванулся в своей упряжи, но сейчас же вспомнил, что ему, архангелу с Благовещенской площади, не подобает связываться с каким-то пьяным мастеровым. Он затаил дыхание и нагнул оглобли своих очков над газетой.
<...>
Газета на коленях у прекрасного молодого человека трепетала. Он понял, что его василеостровское счастье погибло: в синяках, окровавленному — нельзя же ему будет предстать перед своей Марией.
<...>
Кондуктор поспешно отступил к дверям и замер. Трамвай остановился.
— Большой проспект… ныне проспект Пролетарской Победы! — пробормотал кондуктор, робко открывая дверь.
— Большой Проспект? Мне тут слезать надо. Ну, не-ет, я еще не слезу! Я останусь!»
(если нажать на выделенные места – окажетесь в них на карте)
«Десятиминутная драма» Е. Замятина и некоторые ее контексты (Е.С. Тарасова)
Пространство рассказа сужается до размера вагона: герои выходят на трамвайную площадку будто из-за кулис. Статика вагона, сцены, на которой разворачивается трагикомический конфликт «Десятиминутной драмы», противопоставляется динамике «несущегося» трамвая, о которой говорится в первых и последних строках рассказа.
Жанрово рассказ отчетливо тяготеет к фельетону с его сиюминутными, газетными подробностями. В первый вариант «Десятиминутной драмы» Замятин внес «крымские» детали, тематически встраиваемые в рассказ в контекст литературно-научного и художественного сборника «Гул земли».
Элементы «Десятиминутной драмы», прямо связывающие рассказ с крымским землетрясением, выделяются на общем фоне повествования: «Расстопырив ноги в валенках, он [мастеровой] непрочно стал посредине вагона. Никому кроме него неощутимое – под валенками происходило крымское землетрясение в три-четыре балла»; «нагнулся он погладить добермана, но землетрясение подкосило его». Вписанное в текст для усиления фельетонной злободневности крымское землетрясение, которое не было значимо для развития сюжета, было с легкостью элиминировано Замятиным в следующей редакции рассказа, когда событие 1927 года стало забываться и потеряло свою остроту.
Пространство рассказа сужается до размера вагона: герои выходят на трамвайную площадку будто из-за кулис. Статика вагона, сцены, на которой разворачивается трагикомический конфликт «Десятиминутной драмы», противопоставляется динамике «несущегося» трамвая, о которой говорится в первых и последних строках рассказа.
Жанрово рассказ отчетливо тяготеет к фельетону с его сиюминутными, газетными подробностями. В первый вариант «Десятиминутной драмы» Замятин внес «крымские» детали, тематически встраиваемые в рассказ в контекст литературно-научного и художественного сборника «Гул земли».
Элементы «Десятиминутной драмы», прямо связывающие рассказ с крымским землетрясением, выделяются на общем фоне повествования: «Расстопырив ноги в валенках, он [мастеровой] непрочно стал посредине вагона. Никому кроме него неощутимое – под валенками происходило крымское землетрясение в три-четыре балла»; «нагнулся он погладить добермана, но землетрясение подкосило его». Вписанное в текст для усиления фельетонной злободневности крымское землетрясение, которое не было значимо для развития сюжета, было с легкостью элиминировано Замятиным в следующей редакции рассказа, когда событие 1927 года стало забываться и потеряло свою остроту.
Парадоксально, однако, что «крымский» вариант «Десятиминутной драмы» был положительно воспринят и периодическими эмигрантскими изданиями: рассказ был приведен в соответствие с правилами дореволюционной орфографии и в 1928 году переиздан в парижской газете «Дни», в харбинской газете «Гун-Бао» и в бухарестском номере «Нашей речи» (нет сведений, что Замятин давал разрешение на эти публикации). Вероятно, интерес эмигрантских изданий привлек злободневный характер «основной коллизии» рассказа – столкновение аккуратного красавчика-интеллигента с грубым подвыпившим рабочим и гротескные детали в изображении последнего.
Второй вариант рассказа, датируемый автором 1929 годом, вошел в книгу «Бич Божий», опубликованную в Париже только после смерти писателя в 1938-ом году, спустя десять лет после «крымского» издания. В этой редакции «Десятиминутной драмы» детали не пропадают, но трансформируются из-за более жесткой иронии над советской действительностью. Предмет спора «розовых комсомолок» , скрытый в «крымском» варианте из-за цензурных соображений, в тексте 1929 года назван прямо: если в первой редакции они спорили о какой-то неопределенной «оппозиции» , то во второй– о Троцком
Замятин во время написания «Десятиминутной драмы» мог ставить себе и еще одну важную цель – спародировать знаменитое стихотворение Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай»: в глаза бросаются достаточно многочисленные переклички между этими двумя текстами. Сразу же отметим, что Замятин и Гумилев тесно общались в марте 1920 года, когда было написано гумилевское стихотворение , и что в поздних блокнотных заметках Замятина даже отыскивается запись «Какое счастье: попасть на заблудившийся трамвай». Встреча и взаимоотношения разных эпох – ключевая тема обоих текстов.
Второй вариант рассказа, датируемый автором 1929 годом, вошел в книгу «Бич Божий», опубликованную в Париже только после смерти писателя в 1938-ом году, спустя десять лет после «крымского» издания. В этой редакции «Десятиминутной драмы» детали не пропадают, но трансформируются из-за более жесткой иронии над советской действительностью. Предмет спора «розовых комсомолок» , скрытый в «крымском» варианте из-за цензурных соображений, в тексте 1929 года назван прямо: если в первой редакции они спорили о какой-то неопределенной «оппозиции» , то во второй– о Троцком
Замятин во время написания «Десятиминутной драмы» мог ставить себе и еще одну важную цель – спародировать знаменитое стихотворение Николая Гумилева «Заблудившийся трамвай»: в глаза бросаются достаточно многочисленные переклички между этими двумя текстами. Сразу же отметим, что Замятин и Гумилев тесно общались в марте 1920 года, когда было написано гумилевское стихотворение , и что в поздних блокнотных заметках Замятина даже отыскивается запись «Какое счастье: попасть на заблудившийся трамвай». Встреча и взаимоотношения разных эпох – ключевая тема обоих текстов.
Писателю, по-видимому, было важно изобразить именно ленинградский трамвай: петербургский локус объединяет «Десятиминутную драму» с текстом Гумилева. Если первые строки из «Гула земли» («Трамвай № 4, с двумя желтыми глазами, летел сквозь зиму, ветер, невскую ледяную тьму») созвучны «гумилевскому» началу «Передо мною летел трамвай», то измененный фрагмент из второго варианта рассказа («Трамвай № 4, с двумя желтыми глазами, несся сквозь холод, ветер, тьму вдоль замерзшей Невы» соотносится с дальнейшем описанием «заблудившегося трамвая» – «Мчался он бурей тѐмной, крылатой» . Финальная фраза «Десятиминутной драмы», окольцовывающая весь текст («трамвай грохотал по рельсам все дальше – сквозь ветер, тьму, вдоль замерзшей Невы» ), перекликается со звуковой характеристикой трамвая Гумилева («Мы прогремели по трѐм мостам» ).
Реальный ленинградский трамвай №4, изображенный в рассказе Замятина, в 1910–1920-х годах, то есть во время написания обоих текстов, следовал от Площади Труда по мосту Лейтенанта Шмидта на Васильевский остров.
Связь Замятина с Васильевским островом также имеет биографическую природу. В молодости он учился и работал в Санкт-Петербурге, где неоднократно имел возможность наблюдать архитектуру и жизнь города. Как инженер-кораблестроитель, Замятин мог часто посещать район, близкий к реке и гавани, что повлияло на его восприятие городского пейзажа, в том числе и Васильевского острова. Всё это накладывало свой отпечаток на его творчество, где важную роль играют урбанистические пейзажи и своеобразная «северная» атмосфера Петербурга.
Реальный ленинградский трамвай №4, изображенный в рассказе Замятина, в 1910–1920-х годах, то есть во время написания обоих текстов, следовал от Площади Труда по мосту Лейтенанта Шмидта на Васильевский остров.
Связь Замятина с Васильевским островом также имеет биографическую природу. В молодости он учился и работал в Санкт-Петербурге, где неоднократно имел возможность наблюдать архитектуру и жизнь города. Как инженер-кораблестроитель, Замятин мог часто посещать район, близкий к реке и гавани, что повлияло на его восприятие городского пейзажа, в том числе и Васильевского острова. Всё это накладывало свой отпечаток на его творчество, где важную роль играют урбанистические пейзажи и своеобразная «северная» атмосфера Петербурга.
Историческая сводка о трамвае №4
(нажми на меня)
(нажми на меня)
Маршрут трамвая № 4 был открыт в 1909 году. Из центра города - Суворовский проспект, он приходил на Васильевский остров. Его маршрут, проходивший по Большому проспекту и Гаванской улице, заканчивался Наличным переулком.
В 1913 году путь следования изменился: проходя по 8 и 9-й линиям – Малому пр. В.О. – 16-й и 17-й линиям В.О., трамвай №4 приходил на кольцо, которое находилось на набережной р. Смоленки, у Смоленского кладбища. С тех пор, вплоть до 1967 года, это кольцо было неизменным пристанищем маршрута № 4. Только зимой 1941 года работа трамвая на время прерывалась. Из-за ограничения лимита потребления электроэнергии в дни блокады Ленинграда 8 декабря 1941 года трамвайное движение было остановлено. В городе к этому дню было так мало электрической энергии, что пришлось отключить контактную сеть, чтобы не замерзли предприятия, выполнявшие военные заказы.
Дежурный инженер Энергослужбы записал в своем журнале: «Подача электроэнергии прекратилась утром 08.12.1941. Движение не возобновлялось». Вышедшие в этот день 52 поезда трамвая остались на линии, остались на линии и ряд троллейбусных машин. Отныне люди передвигались на работу и с работы пешком.
Часть трамвайного парка была мобилизована для нужд фронта. Уходили в армию мобилизованные и добровольцы, оголялись важные участки трамвайно-троллейбусного хозяйства.
Необходимо было немедленно подготовить вагоны для перевозки раненых, а также приступить к прокладке путей к больницам и госпиталям – больницам им. И.М. Мечникова, Нечаева, Эрисмана и др.
В трамвайных вагонах для перевозки раненых размещались носилки в три яруса. Вагон имел двери боковые и торцовые для удобства транспортировки носилок. Окна вагонов тщательно задрапировывались шторами и щитками, чтобы и ночью можно было ездить с зажженным светом (светомаскировка). В вагоне были поставлены отопительные приборы, бачки с кипяченой водой. Сопровождающие-кондуктора были снабжены аптечками. Многие из них прошли курсы в медсанслужбе.
В июне-сентябре 1941 года на оборонно-строительных работах вокруг Ленинграда было занято 700 тысяч человек. Четыре тысячи трамваев возили их на оборонительные рубежи. Весь автомобильный транспорт города был мобилизован на фронт. В Ленинграде остался единственный вид общественного транспорта – трамвай.
Из маршрутов были оставлены лишь самые протяженные, из них - легендарный номер 4. Он, как мы знаем, шел с острова Голодай (ныне остров Декабристов), пересекал Васильевский, проходил по Дворцовому мосту, Невскому проспекту, поворачивал на Лиговку и заканчивался у Волкова кладбища.
Это о нем рассказывали блокадный анекдот:
Встречаются на улице двое знакомых. «Как поживаешь?» - спрашивает один другого. «Да как трамвай № 4 : по Голодаю , по Голодаю – и на Волково».
Трамвай любили, о нем складывали частушки, окрашенные в мрачные тона того тяжелого времени...
Есть об этом две ранящие душу строчки в «Блокадной книге» Алеся Адамовича и Даниила Гранина: «Город стал пешим. Расстояния обрели реальность. Они измерялись силой своих ног. Не временем, как раньше, – а шагами. Иногда количеством шагов».
Но 28 февраля 1942 года было снова открыто грузовое трамвайное движение. Пассажиров повезли 15 апреля. Трамваев было так мало, что их прозвали: „Жди меня, и я вернусь“.
Ну, а что наш трамвай № 4? В 1967 году он ушел с Васильевского острова, оставшись кое-где на фотографиях... Его маршрут стал другим и не таким длинным как раньше. В 2000-м году он был окончательно закрыт.
В 1913 году путь следования изменился: проходя по 8 и 9-й линиям – Малому пр. В.О. – 16-й и 17-й линиям В.О., трамвай №4 приходил на кольцо, которое находилось на набережной р. Смоленки, у Смоленского кладбища. С тех пор, вплоть до 1967 года, это кольцо было неизменным пристанищем маршрута № 4. Только зимой 1941 года работа трамвая на время прерывалась. Из-за ограничения лимита потребления электроэнергии в дни блокады Ленинграда 8 декабря 1941 года трамвайное движение было остановлено. В городе к этому дню было так мало электрической энергии, что пришлось отключить контактную сеть, чтобы не замерзли предприятия, выполнявшие военные заказы.
Дежурный инженер Энергослужбы записал в своем журнале: «Подача электроэнергии прекратилась утром 08.12.1941. Движение не возобновлялось». Вышедшие в этот день 52 поезда трамвая остались на линии, остались на линии и ряд троллейбусных машин. Отныне люди передвигались на работу и с работы пешком.
Часть трамвайного парка была мобилизована для нужд фронта. Уходили в армию мобилизованные и добровольцы, оголялись важные участки трамвайно-троллейбусного хозяйства.
Необходимо было немедленно подготовить вагоны для перевозки раненых, а также приступить к прокладке путей к больницам и госпиталям – больницам им. И.М. Мечникова, Нечаева, Эрисмана и др.
В трамвайных вагонах для перевозки раненых размещались носилки в три яруса. Вагон имел двери боковые и торцовые для удобства транспортировки носилок. Окна вагонов тщательно задрапировывались шторами и щитками, чтобы и ночью можно было ездить с зажженным светом (светомаскировка). В вагоне были поставлены отопительные приборы, бачки с кипяченой водой. Сопровождающие-кондуктора были снабжены аптечками. Многие из них прошли курсы в медсанслужбе.
В июне-сентябре 1941 года на оборонно-строительных работах вокруг Ленинграда было занято 700 тысяч человек. Четыре тысячи трамваев возили их на оборонительные рубежи. Весь автомобильный транспорт города был мобилизован на фронт. В Ленинграде остался единственный вид общественного транспорта – трамвай.
Из маршрутов были оставлены лишь самые протяженные, из них - легендарный номер 4. Он, как мы знаем, шел с острова Голодай (ныне остров Декабристов), пересекал Васильевский, проходил по Дворцовому мосту, Невскому проспекту, поворачивал на Лиговку и заканчивался у Волкова кладбища.
Это о нем рассказывали блокадный анекдот:
Встречаются на улице двое знакомых. «Как поживаешь?» - спрашивает один другого. «Да как трамвай № 4 : по Голодаю , по Голодаю – и на Волково».
Трамвай любили, о нем складывали частушки, окрашенные в мрачные тона того тяжелого времени...
Есть об этом две ранящие душу строчки в «Блокадной книге» Алеся Адамовича и Даниила Гранина: «Город стал пешим. Расстояния обрели реальность. Они измерялись силой своих ног. Не временем, как раньше, – а шагами. Иногда количеством шагов».
Но 28 февраля 1942 года было снова открыто грузовое трамвайное движение. Пассажиров повезли 15 апреля. Трамваев было так мало, что их прозвали: „Жди меня, и я вернусь“.
Ну, а что наш трамвай № 4? В 1967 году он ушел с Васильевского острова, оставшись кое-где на фотографиях... Его маршрут стал другим и не таким длинным как раньше. В 2000-м году он был окончательно закрыт.
Схема маршрутов трамвая в СПб в 1907-1909 гг.
Источники:
- Замятин, Е.И. Десятиминутная драма [Электронный ресурс]. URL: https://books.yandex.ru/books/VYNYkbbe (дата обращения: 24.12.2024).
- Иванова, Т.В. Время и пространство в рассказе Е. Замятина «Наводнение» // Творческое наследие Евгения Замятина: Взгляд из сегодня / Под ред. Л. В. Поляковой. – Тамбов, 1994. – Ч.I. – С. 197-215.
- История маршрута №4 сквозь года [Электронный ресурс]. URL: https://pitertransport.com/maps/hist.php?id=1922 (дата обращения: 24.12.2024).
- Тарасова, Е.М. «Десятиминутная драма» Е. Замятина и некоторые ее контексты // Творческое наследие Е. И. Замятина в новых научных концепциях и гипотезах. К 135-летию со дня рождения писателя коллективная монография/ науч. ред. Л. В. Полякова, Н. Ю. Желтова ; предисл. Л. В. Полякова ; М-во науки и высш. обр. РФ, ФГБОУ ВО «Тамб. гос. ун-т им. Г. Р. Державина», Междунар. науч. центр изучения тв-го наследия Е. И. Замятина. – Тамбов: Принт-Сервис, 2019 – С. 308-320.
