Сыщик подходит к Гумилеву, тот внимательно смотрит на него, оценивающе сдвинув бровь.

Сыщик: Простите за беспокойство. Вы — Николай Гумилев?
Гумилев: Именно он. А Вы, должно быть, тот, кто пришел сюда с вопросами? (Усмехается)
Сыщик: Не могу не спросить: как вы оцениваете нынешний расцвет поэзии? Кажется, все только и говорят о Вашем «Цехе поэтов» или о влиянии Валерия Брюсова и символистов.
Гумилев: (Кивает, принимая тон собеседника) Поэзия — дело непростое. Мы идем дальше символизма. Посмотрите на Ахматову — ее строки плещут жизнью, а не снами о Луне, как у прежних мастеров.
(Сыщик оглядывается в сторону Ахматовой)
Сыщик: Впечатляет, хотя ваши высказывания заставляют задуматься. А вы противостояли Дмитрию Иванову, если не ошибаюсь?
Гумилев: (С усмешкой) Иванов пытался построить храм, где слова становятся богами. Но, знаете ли, нас не устраивает роль прихожан. «Цех» — это мастерская, а не часовня.
Сыщик: Кажется, ваша мастерская и вправду кипит. Скажите, возможно, Вы слышали о моем родственнике? Он тоже поэт, но не слишком известный.
Гумилев: Родственник, говорите? (На мгновение задумывается.) Нет, ни одна фамилия в голову не приходит. Но... почему бы Вам не заглянуть к нам на собрание? Вы встретите множество интересных людей.

Гумилев протягивает сыщику записку, сделанную наспех.

Гумилев: Вот адрес. Дом Мурузи. Но помните: это не Смольный институт. За лунатизм мы не выгоняем.

Сыщик изумленно смотрит на Гумилева.